roksolana2016

Моя прабабушка Сенченко Надежда Александровна. Прошло 30 лет со дня смерти…
Сегодня 19 марта 2021 года. Пятница. Прошло 30 лет со дня смерти моей прабабушки.
Она умерла 19 марта 1991 года. Вторник.
Дату рождения Надежды Александровны я не знаю. Сенченко Надежда Александровна (в девичестве – Головкевич). Её отец – Головкевич Александр Гаврилович. Ночью в приснопамятном 1937-м году его, 62-летнего больного человека, мучавшегося грыжей, забрали. Погиб в Магаданской области. Там и захоронен.
Уже в 1990 году 6 октября в районной газете «Знамя труда» был опубликован мартиролог – большой список безвинно убиенных, репрессированных Советской властью, но ею же и реабилитированных. Среди них – Головкевич Александр Гаврилович. Вечная память…
Сенченко Надежда Александровна – мать моей бабушки Валентины Михайловны. Незадолго до травмы она приснилась моей бабушке, лежащей в гробу. Вот и не верь после этого в мистику.
У Надежды Александровны было трое детей – Любовь, Валентина и Пётр. Все трое уже умерли. Любовь – это старшая дочь. Валентина – это моя бабушка. Любовь и Пётр похоронены в родном посёлке в Сумской области (Украина).
С прабабушкой я общалась, когда была ещё маленькой. В 1990 году я приезжала летом вместе с мамой и бабушкой в гости в деревню. Прабабушка тогда уже болела. У неё была болезнь Альцгеймера. Умерла она примерно в 84-86 лет. Похоронена в одном из посёлков в Сумской области (Украина). На кладбище я была всего один раз (тогда я была школьницей младших классов). К сожалению, фотографии могилы нет.

О упокоении души моей прабабушки Сенченко Надежды Александровны.
Пусть Господь простит Надежде Александровне все согрешения вольные и невольные и упокоит её душу в селениях праведных.
Тропарь, глас 4-й:
Со духи праведных скончавшихся, душу рабы Твоея, Спасе, упокой, сохраняя ю во блаженной жизни, яже у Тебе, Человеколюбче.
В покоищи Твоем, Господи, идеже вси святии Твои упокоеваются, упокой и душу рабы Твоея, яко Един еси Человеколюбец.
Слава Отцу и Сыну и Святому Духу.
Ты еси Бог, сошедый во ад, и узы окованных разрешивый, Сам и душу рабы Твоея упокой.
И ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Едина Чистая и непорочная Дево, Бога без семени рождшая, моли спастися душе ея.

Седален, глас 5-й:
Покой, Спасе наш, с праведными рабу Твою, и сию всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко Благ, прегрешения ея вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче.
Кондак, глас 8-й:
Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоея, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная.

Икос:
Сам Един еси Безсмертный, сотворивый и создавый человека, земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдем, якоже повелел еси, Создавый мя и рекий ми: яко земля еси, и в землю отъидеши, аможе вси человецы пойдем, надгробное рыдание творяще песнь: аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа.

Достойно есть яко воистинну блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем.
Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Господи, помилуй (трижды). Благослови.
Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь.
Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшей рабе Твоей Надежде и сотвори ей вечную память.
Вечная память… Вечная память… Вечная память…
Душа ея во благих водворится, и память ея в род и род.

* * * 
Мой прапрадед Головкевич Александр Гаврилович.
Вот отрывок из книги Михаила Старикова «Родные помня имена...». Рассказ называется «Вьюга смешала землю с небом...».

«Вьюга смешала землю с небом…».
«Мы наш, мы новый мир построим».
Были в моём роду по материнской линии и раскулаченные – Головкевич Александр Гаврилович. Его отец Гаврила, польский офицер, бежал в 1860 году из Польши после неудавшегося мятежа. Женился на богатой вдове, родившей ему в 1875 году единственного сына – Александра. Прожила она 101 год. Поскольку у неё было прозвище Бирючка, то и принадлежавший ей массив леса люди до сегодняшнего дня называют Бирюковщиной.
Время шло. И наследником всего стал Александр Гаврилович. Ему от родителей досталось 70 гектаров леса, мельница, на которой механиком работал его будущий зять Михаил Иванович Сенченко. Работал также принадлежавший ему магазин «Центроспирт». Гордостью Александра Гавриловича была большая пасека – около 80 ульев.
Не только он, а и вся его большая и дружная семья (11 детей) работали день и ночь. Пощады никому не было… Александр Гаврилович был строг, требователен. Работа находилась всем. Например, его сын Михаил Александрович работал в кузне молотобойцем. Умнейший человек, уехавший позже в Москву.
Но грянувшая революция изменила судьбы людей. Забрали всё. Состарившийся Александр Гаврилович жил в старом, стоявшем в огороде омшанике, никому не мешая, довольствуясь самым малым. Но мало было большевикам. Ночью в приснопамятном 1937-м году его, 62-летнего больного человека, мучавшегося грыжей, забрали. Погиб в Магаданской области. Там и захоронен.
Красный террор! Красный террор!
Револьверное дуло в затылок! В упор!
Красный террор! Красный террор!
Он не прекращался ни на один миг после окончания гражданской войны многие годы. Власть воевала со своим народом. Беспощадно, панически боясь его.
А семья… Семья разъехалась. Кто куда. Воевали. Его сын Головкевич Иван Александрович погиб на фронте в Великую Отечественную войну, защищая власть, так обидевшую их семью. Погиб и его сын Анатолий, защищая рубежи Отечества. Погиб в Великую Отечественную и самый младший сын Александра Гавриловича – Илья, 1921 года рождения. Последнее письмо от него получили в 1941 году из-под Пскова. «Нас  окружают. Стоим насмерть…». Скупые короткие строки… Погибали двадцатилетними, не узнавшими любви, не успев пожить, надышаться воздухом, пахнущим молодыми берёзами.
Война…
Уже в 1990 году 6 октября в районной газете «Знамя труда» был опубликован мартиролог – большой список безвинно убиенных, репрессированных Советской властью, но ею же и реабилитированных. Среди них – Головкевич Александр Гаврилович. Вечная память…

Источник – из книги Михаила Старикова «Родные помня имена…». 

Мой прадед Сенченко Михаил Иванович. Прошло 23 года...

Сегодня 28 июля 2019 года… Воскресенье.

28 июля православные христиане отмечают день памяти святого равноапостольного князя Владимира. В этом году исполнился 1031 год с момента Крещения Руси.

Сегодня исполнилось 23 года, как ушёл из жизни мой прадедушка Михаил Иванович. Он умер 28 июля 1996 года (это было воскресенье).
Царствие ему Небесное… Светлая память...
Пусть Господь простит ему все согрешения вольные и невольные, и упокоит его душу в селениях праведных…

Вот что пишет о нём его внук Михаил Иванович, автор книги «Родные помня имена…». Внук умер ровно через 20 лет (в 2016 году), тоже в июле, но 21 числа. Некоторые эпизоды из жизни Сенченко Михаила Ивановича. Рассказ называется «Уполномоченный».

Уполномоченный.

Ранней весной 1948 года встретился с начальником Знобь-Новгородского районного НКВД Тремзиным и мой дед Сенченко Михаил Иванович, бригадир тракторной бригады. Но, по порядку…

В Знобь-Новгородском райкоме партии был собран партактив района, туда были приглашены и бригадиры тракторных бригад. Говорили, курили, делали перерывы. Некоторые успевали забежать в чайную и заказать «два по 150». Тогда не закусывали, как сейчас, а занюхивали, поднося к носу рукав, пахнущий соляркой или махоркой. В лучшем случае перед собеседниками лежал клочок серой оберточной бумаги с несколькими хамсинами на нём.

Итак, на трибуне первый секретарь райкома партии Чекалло. В президиуме сидят несколько человек. Рядом с секретарем райкома зловеще поблескивает очками начальник НКВД Тремзин. Возле него сидит какой-то областной начальник, ещё несколько человек.

— Товарищи! Наша с вами задача заключается в том, – продолжал Чекалло, – чтобы завтра вся техника была в поле. Областной комитет партии ждет от нас успешного начала посевной кампании…

Михаил Иванович, сидя в зале, думал о том, как же выходить в поле, если ещё кое-где лежит снег и на полях стоит вода. Это, конечно, была поспешность, мягко говоря. Тяжёлые, маломощные СТЗ (НАТИК-ФОРДЗОН) хоть и с шипами, но вряд ли они пойдут по этой грязи.

Чекалло же продолжал: «А сейчас я зачитаю список уполномоченных, закреплённых за тракторными бригадами…».

Погружённый в тяжёлые мысли Михаил Иванович от неожиданности вздрогнул, услышав: «За бригадой Сенченко закреплён… уполномоченный Тремзин».

— Почему вдруг ко мне? – с тревогой думал Михаил Иванович. Но всё было просто. Тремзину не хотелось забиваться в медвежий угол по тому страшному послевоенному бездорожью.

Бригада моего деда располагалась тогда в Знобе-Трубчевской – почти рядом со Знобой-Новгородской. Поэтому Тремзин и сделал свой выбор таким.

После окончания собрания все вышли из здания райкома. Закуривали, разбившись на группы, стояли с наморщенными лбами, думая над тем, как воплотить в жизнь очередную директиву партии.

Михаил Иванович, стоя в группе бригадиров, в сердцах бросил: «Как же выходить в поле, когда земля мокрая».

— Я тебе, Сенченко, сухой земли на Соловках найду, если ты завтра не начнешь сеять, – раздался за его спиной раздраженный голос.

Резко обернувшись, Михаил Иванович с ужасом увидел стоявшего сзади начальника НКВД! Это уже была не шутка. Не успел мой дед опомниться от услышанного, как никого рядом с ним уже не было! Всех как ветром сдуло! В замешательстве Михаил Иванович ещё какое-то время стоял сам. Бригадиры же, став невольными свидетелями произошедшего, машинально поправляя свои замасленные картузы, разбегались кто куда. Только возле райкомовской коновязи ещё копошилось несколько человек, отвязывая своих коней. На негнущихся ногах пошел на бригаду и Михаил Иванович. К его удивлению трактористы уже всё знали. Они усердно шприцевали трактор, регулировали, подтягивали шкворня. Надо сказать, что после каждого выхода в поле трактору СТЗ (НАТИКУ) приходилось делать чуть ли не капитальный ремонт, настолько они ещё были несовершенны.

Эта ночь была очень тревожной. Задолго до рассвета трактор уже подогнали к полю. Только начало сереть – он, бодро тарахтя, деловито пополз вперед, оставляя за собой всклокоченную полосу сырой глинолесной земли. Пройдя метров шестьдесят, трактор осел в грязь, начал глохнуть, не в силах двинуться вперед. Сел основательно: ни взад, ни вперед. Из трубы чёрными рваными клоками вылетал дым, двигатель надсадно гудел и снова глох. Механизаторы начали растерянно бегать вокруг своего «кормильца», а тот, словно раскапризничавшись, садился в грязь всё глубже. Закопался по самые ступицы.

— Всё, хлопцы, глушите, иначе порвем трактор, – распорядился бригадир. Трактор заглушили. Наступила зловещая, звенящая тишина.

— Как перед боем, – подумал Михаил Иванович, старый фронтовик. Сразу заныла рука. – Пошли со мной, – скомандовал он.

Все механизаторы, увязая в грязи, двинулись к небольшому полусожженному сараю, стоявшему невдалеке. Стали его разбирать и тягать бревна, пытаясь выважить тяжелую машину. Вскоре трактор напоминал доисторического мастодонта, провалившегося в ловушку, устроенную первобытными существами, на которых уже стали похожи от грязи и сажи механизаторы. Во все стороны от трактора торчали ваги. Кучи грязи, выброшенные лопатами, снова сползали вниз. Трактористы были измазаны, в грязи, мокрые. Уже невозможно было из-за этого понять, кто во что обут. Сплошная грязь. Начало всходить солнце. Запели первые жаворонки в чистом утреннем весеннем небе. Вдруг какой-то тревожно нарастающий звук конского топота привлек внимание трактористов. Повернув головы в ту сторону, все увидели всадника, мчавшегося по полю к трактору. Чёрный сильный жеребец, екая селезёнкой, приближался. Всадника сразу же узнали по его энкаведистской форме. Это был Тремзин. Опустив свои измазанные жилистые руки, с тревогой смотрели трактористы на зловещую фигуру, коршуном сидевшую на породистом жеребце. Тревожное предчувствие закрадывалось в души. Метров за пятьдесят до трактора конь, вдруг почуяв зыбкий грунт, резко рванул в сторону. И будто невидимая всесильная рука вырвала Тремзина из седла и бросила лицом в грязь.

Фуражка слетела. Жеребец, отбежав в сторону, остановился, дико храпя, и косясь настороженными глазами туда, где барахтался его хозяин.

Механизаторы с внутренним напряжением следили за Тремзиным. Смеяться было нельзя! Они хорошо понимали, чем это могло кончиться для них. Тут уже не до смеха. А Михаил Иванович, воздев глаза к небу, в эту минуту благодарил Всевышнего: «Господи! Спасибо, что Ты есть!».

Тем временем Тремзин, ерзая в грязи на четвереньках, добирался до своей фуражки.

Напялив её на голову, стал подбираться к жеребцу. Схватив его за повод, он разогнулся, полоснул взглядом по полю, задержав его на группе механизаторов, сгрудившихся возле утопленного трактора. Махнув рукой, ничего не сказав им, скользя грязными руками по сбруе, уселся в седло и повернул назад. На этот раз, уже не доверяя коню, он трусил по полю, не спеша, медленно удаляясь. Вздох облегчения вырвался из груди механизаторов. Безуспешно пряча предательские улыбки и ухмылки на своих лицах, они отворачивались друг от друга. Больше ни разу уполномоченный Тремзин в тракторной бригаде не появился.

— Перекур, хлопцы! – распорядился бригадир.

— Сегодня мы уже напахались. Вытянем трактор и по домам.

Примостившись на тракторе кто где, эти работяги крутили самокрутки натруженными измазанными руками. Эти руки и защищали Отечество, и кормили его. И не только его… Но оно не всегда было милосердно к ним. Расходясь уже вечером, бригадир сказал трактористам: «Мовчите, хлопцы». Но те и сами всё прекрасно понимали.

Прошло немного времени. Закончилась посевная. Снова собрали в райкоме бригадиров тракторных и полеводческих бригад. В ожидании начала совещания бригадиры стояли небольшими группками, обсуждали свои дела, курили. Хочу сказать, что мой дед никогда не курил, но всю жизнь держал пасеку. Он тоже стоял здесь, но уже молча. Жизнь учила помалкивать, держать язык за зубами. Иногда говорят: «Пуганая ворона куста боится». Но к Михаилу Ивановичу отнести это нельзя было. У него всегда хватало житейской мудрости правильно понять ситуацию и не допустить её перерастания в конфликт. И бригадиры, и механизаторы уважали его за немногословность, рассудительность, доброжелательность. Если сказал – сделает, пообещал – не подведёт.

— Здравствуй, Сенченко, – вдруг раздалось рядом.

Этот голос Михаил Иванович узнал бы уже даже в тысячной толпе. Конечно же, это был Тремзин. Это было так неожиданно, что Михаил Иванович опешил. А мимо, со слегка скользнувшей на лице улыбкой, прошел Тремзин. Видимо, ему всё-таки стала известна последняя установка бригадира механизаторам в тот злополучный день.

— Драстуйтя, – только и успел ответить своему «уполномоченному» Иванович.

При подведении итогов проведения посевной кампании бригадир Сенченко и его бригада были названы в числе лучших.

Источник – из книги Михаила Старикова «Родные помня имена...». 

Мой прадед Михаил Иванович... Его внук (тоже Михаил Иванович) написал книгу «Родные помня имена...».
Вот отрывок из этой книги, некоторые эпизоды из жизни моего прадеда Михаила Ивановича.
28 июля 1996 года Михаила Ивановича не стало... Царствие ему Небесное... Светлая память...

* * *
Нелегок был труд механизаторов. С утра до ночи в колхозе. Без отпусков, без выходных, без зарплаты. За трудодень. Люди просто были рады куску хлеба. Моя мать рассказывала, как они с сестрой Валентиной радовались, когда их отец приносил домой из колхоза кувшин с похлебкой.
Грянула война! Горе, слезы, расставание. В числе первых был мобилизован и Михаил Иванович – отец троих детей. Уже в Москве лейтенант обратил внимание на его изувеченную кисть правой руки.
– А что у тебя с рукой, Сенченко?
– Дак это яна попала у трансмиссию, коли я ище на мельнице робив.
– Так а на комиссии ты чего молчал? – воскликнул лейтенант.
– Дак нихто и ни попитав, – честно ответил рядовой.
Из Москвы его вернули домой. А там – паника. Смятение. Немцы наступают. Что делать? Куда с тремя детьми деться? Некуда…
Человек должен жить, кормить своих детей. Вернулся Михаил Иванович на мельницу. Мука нужна была всем. Много раз он рисковал, выполняя партизанские заказы.
Летом 1942 года Знобу оккупанты сожгли, население выгнали. Долгое голодное скитание по чужим селам, по чужим хатам, где часто приходилось спать на холодном земляном полу, так называемой доловке. Но наступил сентябрь 1943 года – год освобождения Знобы-Новгородской от захватчиков.
Михаил Иванович в числе других снова был мобилизован и оказался на фронте.

В одном бою они захватили новую исправную немецкую машину. Обступив её, солдаты с интересом разглядывали трофей. Но из всего взвода никто не мог ею управлять. Офицер нервничал. Предстоял большой переход. А ехать-то лучше, чем идти. Такой трофей и все без пользы! «Дозвольте мине поспробовать», – обратился к офицеру бывший тракторист. Тот с надеждой посмотрел на рядового Михаила и разрешил. Опытный тракторист быстро сориентировался в кабине немецкой машины. Как ни как, а с 1933-го года имел дело с иностранной техникой.
(В 1937 году ему уже можно было за это смело шить статью ВАТ – восхваление американской техники.). Не успел ещё завести машину, как в кузове уже сидели солдаты. Лихо хлопнув дверцей кабины, рядом с новоиспеченным шофером расположился лейтенант. Отступать некуда. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Быстро завели мотор. А раз мотор работает – надо ехать!
Так начались шоферские военные будни рядового Михаила Ивановича.
«Эх, путь-дорожка, фронтовая...». Сколько пришлось всего увидеть! С боями прошёл Польшу, Венгрию, Австрию. Награждён Михаил Иванович медалями: «За освобождение Варшавы», «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией». Имел много благодарностей.

Во время одного боя с ним произошел необычный эпизод. «Мы уже находились в немецких траншеях, – рассказывал Михаил Иванович. – Вдруг прямо на меня из-за поворота траншеи выбежал немец и направил мне в грудь карабин с примкнутым, тускло блеснувшим плоским штыком. Немец был пожилой. Несколько мгновений мы стояли глядя один одному в глаза. Немец не выстрелил, опустил винтовку и, повернувшись ко мне спиной, побежал. Не смог выстрелить и я в спину этого немецкого солдата…». Шёл бой, складывающийся из мгновений, секунд, помнящихся потом всю жизнь…
Но наступила долгожданная победная весна 1945-го года! Отсалютовал салют Победе. Глухо звякнули помятые алюминиевые кружки – фронтовики выпили за Победу и помянули погибших товарищей.
С тощими солдатскими вещмешками возвращались они домой. Вернулся домой и солдат Михаил Иванович. Обнял выживших в военной круговерти жену и троих подросших детей. Это и есть человеческое счастье! Радости не было конца! – Пока солдаты воевали, бабы на коровах возили лес и рубили небольшие пятистенки. Но многие, конечно, продолжали жить в землянках. Александровна с меньшим сыном Петей из Брянского леса навозили на своей Лыске бревен и сделали хату. Стоит она и сейчас. Постаревшая, полусгнившая, но дорогая сердцу память. Ведь в ней проходило и наше с братом детство.

Источник – из книги Михаила Старикова «Родные помня имена…».

Мой прапрадед Головкевич Александр Гаврилович.

Вот отрывок из книги Михаила Старикова «Родные помня имена...». Рассказ называется «Вьюга смешала землю с небом...».

«Вьюга смешала землю с небом…».

«Мы наш, мы новый мир построим…».

Были в моём роду по материнской линии и раскулаченные – Головкевич Александр Гаврилович. Его отец Гаврила, польский офицер, бежал в 1860 году из Польши после неудавшегося мятежа. Женился на богатой вдове, родившей ему в 1875 году единственного сына – Александра. Прожила она 101 год. Поскольку у неё было прозвище Бирючка, то и принадлежавший ей массив леса люди до сегодняшнего дня называют Бирюковщиной.

Время шло. И наследником всего стал Александр Гаврилович. Ему от родителей досталось 70 гектаров леса, мельница, на которой механиком работал его будущий зять Михаил Иванович Сенченко. Работал также принадлежавший ему магазин «Центроспирт». Гордостью Александра Гавриловича была большая пасека – около 80 ульев.

Не только он, а и вся его большая и дружная семья (11 детей) работали день и ночь. Пощады никому не было… Александр Гаврилович был строг, требователен. Работа находилась всем. Например, его сын Михаил Александрович работал в кузне молотобойцем. Умнейший человек, уехавший позже в Москву.

Но грянувшая революция изменила судьбы людей. Забрали всё. Состарившийся Александр Гаврилович жил в старом, стоявшем в огороде омшанике, никому не мешая, довольствуясь самым малым. Но мало было большевикам. Ночью в приснопамятном 1937-м году его, 62-летнего больного человека, мучавшегося грыжей, забрали. Погиб в Магаданской области. Там и захоронен.

Красный террор! Красный террор!

Револьверное дуло в затылок! В упор!

Красный террор! Красный террор!

Он не прекращался ни на один миг после окончания гражданской войны многие годы. Власть воевала со своим народом. Беспощадно, панически боясь его.

А семья… Семья разъехалась. Кто куда. Воевали. Его сын Головкевич Иван Александрович погиб на фронте в Великую Отечественную войну, защищая власть, так обидевшую их семью. Погиб и его сын Анатолий, защищая рубежи Отечества. Погиб в Великую Отечественную и самый младший сын Александра Гавриловича – Илья, 1921 года рождения. Последнее письмо от него получили в 1941 году из-под Пскова. «Нас  окружают. Стоим насмерть…». Скупые короткие строки… Погибали двадцатилетними, не узнавшими любви, не успев пожить, надышаться воздухом, пахнущим молодыми берёзами.

Война…

Уже в 1990 году 6 октября в районной газете «Знамя труда» был опубликован мартиролог – большой список безвинно убиенных, репрессированных Советской властью, но ею же и реабилитированных. Среди них – Головкевич Александр Гаврилович. Вечная память…

Источник – из книги Михаила Старикова «Родные помня имена…».

В жизни людей происходит много событий и хороших, и плохих. Часто в отчаянии они, пытаясь предугадать свою дальнейшую судьбу, обращаются к разного рода прорицателям, предсказателям, ясновидцам.

До войны жила под Середина-Будой (это Сумская область, Украина) в небольшом селе одна ведьма (практически они есть в каждом селе). Но эта отличалась особым даром предугадывать ход судьбы. Зная о её феноменальных способностях, много страждущих обращались к ней за помощью. А тут – война! Сколько горя людского, сколько судеб изломанных, разлук, слёз… Одним словом, работы у ясновидящей было много. Однажды, летом 1943 года к дому знаменитой ведьмы подъехала легковая машина и несколько мотоциклов. Из машины не спеша вышел немецкий офицер средних лет и его переводчик. В дом сначала зашли солдаты, осмотрели комнаты. Затем порог дома переступил офицер. Посреди комнаты стояла хозяйка в цветастом сарафане, опрятно одетая. На вид ей было около 70 лет.

Офицер, обратившись к ней, ровным спокойным голосом что-то сказал. Переводчик сразу же перевёл: «Господин немецкий офицер хочет знать, кто победит в этой войне и просит вас ответить ему».

Старуха, в упор взглянув своими чёрными живыми глазами на офицера и ничего не ответив, не спеша подошла к печи. Засунув руку в печурку, она извлекла оттуда кусок мела. Немцы же, с интересом наблюдавшие за ведьмой, увидели, как она мелом нарисовала на чисто вымытом выскобленном полу большой круг. Затем из-под печи достала мешок, не торопясь развязала, достав из него большого белого петуха, и бросила в круг. Обратившись к офицеру, сказала: «Белый петух – это Германия». Переводчик тут же что-то сказал офицеру. В ответ – лёгкий кивок головы. Затем также не спеша старуха достала из-под печи второй мешок, из которого извлекла красного петуха и тоже бросила в круг. Кого он олицетворял, немцам было ясно без слов.

Почему она держала петухов в мешках порознь? Может быть боялась, что немцы, услышав горлопанов, посворачивают им шеи и наварят супа? А может петухи, ненавидя друг друга, все время дрались и старуха решила таким образом изолировать их? Но в таком случае они сидели бы в мешке по очереди. А может… Ведь известно же что ведьмы боятся третьих петухов… Впрочем ответ на этот вопрос знала только она. Это был её профессиональный секрет.

Но вернёмся снова в эту сельскую хату, притаившуюся под громадными ветвями старой раскидистой вербы.

Немцы с нескрываемым интересом следили за каждым движением петухов. Те же, ни на кого не обращая внимания, ходили в ведьмином кругу, не смея его переступить, и примерялись друг к другу, разминая свои затёкшие от сидения в мешке ноги. Вдруг белый петух, вздыбив на загривке перья, с криком бросился на своего соперника. Не страшась, выпятив грудь, он клювом наносил один за другим сильные безжалостные удары. Красный пытался их парировать, но вскоре его гребешок был разбит до крови, он пятился, всячески стараясь не переступить черту круга. Белый же, войдя в азарт, энергично атаковал своего противника, да так, что перья летели во все стороны.

Немцы, забыв обо всем, с необыкновенным интересом наблюдали за судьбоносным поединком. Красный петух, уже почти лежа, старался отползти от черты круга. Белый же гордо выхаживал в кругу, зорко следя за поверженным противником. Немцы, оживленно переговариваясь, улыбались. Ведьма молча стояла в стороне. Вдруг красный петух встрепенулся, обведя всех зорким немигающим взглядом. Белый петух не смог простить такой дерзости красному и снова устремился на своего противника. Но красный, изловчившись, нанес белому такой сильный встречный удар, от которого тот отскочил в сторону, видимо получив легкую контузию. Теперь в наступление пошел красный. Он смело и решительно нападал на своего обидчика. Для белого это явилось неожиданностью, и он дрогнул. Было явно заметным, что его бойцовский наступательный порыв иссяк. Он сник, уже не имея сил даже для нанесения ответных ударов. Красный же петух энергично топтал своего поверженного противника, упорно стараясь вытолкать его за черту круга. И это ему удалось! «Германия», бессильно раскинув крылья, уже просто лежала, широко раскрыв клюв и полностью оказавшись во власти красного петуха.

Круг, в котором стоял «победитель», был измазан петушиной кровью, закидан перьями. Немцы с недоумением переглядывались. В их глазах сквозила растерянность: «Вас ист лос?» (Что случилось?). Ведь в это время шла Курская битва!

Офицер взглянул на хозяйку дома, молча стоявшую возле печи и, разочарованно махнув рукой, вышел. Солдаты, ничего не взяв, последовали за ним. Но через минуту на пороге появился переводчик и положил на стол буханку хлеба: «Господин офицер благодарит вас за услугу».

Старуха, словно очнувшись, схватила белого петуха и со словами: «Это господину офицеру», – подала переводчику.

С улицы донесся шум работающих двигателей. Но вдруг отъезжавший автомобиль с открытым верхом остановился и оттуда в жесткую придорожную траву упал выброшенный петух. Неловко барахтаясь со связанными ногами в пыльной траве, он издавал какое-то недовольное бельмотание.

Офицер, встав во весь рост, несколько раз выстрелил в него из парабеллума. «Боец, недостойно представивший Германию, должен умереть», – произнес он, тыкая в кобур ещё дымящийся ствол пистолета.

Через минуту снова наступила благословенная сельская тишина.

P.S. Мне почему-то вдруг подумалось, что об этом эпизоде знают и в Германии. Если из тех немецких солдат хоть один выжил, то я уверен, он, вспоминая о войне, обязательно расскажет своему сыну Курту, Гансу или Клаусу об этом своеобразном импровизированном театре боевых действий под соломенной крышей украинской хаты.

Источник – из книги Михаила Старикова «Родные помня имена…».

Сегодня 28 июля 2018 года…

28 июля православные христиане отмечают день памяти святого равноапостольного князя Владимира. В этом году отмечается круглая дата с момента Крещения Руси – 1030 лет.

Сегодня исполнилось 22 года, как ушёл из жизни мой прадедушка Михаил Иванович. Он умер 28 июля 1996 года.
Царствие ему Небесное… Пусть Господь простит ему все согрешения вольные и невольные, и упокоит его душу в селениях праведных…

Вот что пишет о нём его внук Михаил Иванович, автор книги «Родные помня имена…». Некоторые эпизоды из жизни Михаила Ивановича. Рассказ называется «Механизаторы».

Механизаторы.

В этом очерке я хочу рассказать о скромном труженике Знобь-Новгородского колхоза «Маяк» Сенченко Михаиле Ивановиче, выходце из обычной крестьянской семьи. Он – мой дед по материнской  линии. Вся его трудовая жизнь была связана с техникой. С колхозом. Женился он на Надежде Александровне Головкевич – дочери раскулаченного.

Именно на мельнице Головкевича Александра Гавриловича механиком паровой машины и начинал свой трудовой путь Михаил Иванович. В числе первых он вступил в колхоз «Пробуждение» – так первоначально назывался колхоз, первым председателем которого был Снитко Федос Корнеевич.

Сначала трактористом, затем бригадиром тракторной бригады – так и проработал он всю свою жизнь в колхозе.

В 1933 году Сенченко Михаил Иванович стал первым трактористом в селе.

На Очкинском пенькозаводе стоял сломанный трактор марки «Фордзон». По настоянию моего деда колхоз купил этот трактор. Пришлось много повозиться молодому механику, почти заново собирая это «чудо техники» из запчастей. И вот, наконец-то, трактор заработал!

Михаил Иванович, гордо восседая на «Фордзоне», въезжает в Знобь-Новгородскую. Оконные стекла дребезжали от необычного грохота, издаваемого «Фордзоном». Черный дым со специфическим запахом кольцами вылетал из трубы. Первый трактор на селе! Одни с интересом бежали следом за ним, другие прятались, впервые столкнувшись с таким чудищем, медленно ползшим по селу на шипастых железных колесах. Шла весна 1933 года.

Александра Кирилловна Клецова хорошо запомнила этот день. Их, маленьких детей, испуганных сильным грохотом, мать на всякий случай спрятала под печь. Ведь люди тогда ещё не только тракторов, но и велосипедов не видели.

Нелегок был труд механизаторов. С утра до ночи в колхозе. Без отпусков, без выходных, без зарплаты. За трудодень. Люди просто были рады куску хлеба. Моя мать рассказывала, как они с сестрой Валентиной радовались, когда их отец приносил домой из колхоза кувшин с похлебкой.

Грянула война! Горе, слезы, расставание. В числе первых был мобилизован и Михаил Иванович – отец троих детей. Уже в Москве лейтенант обратил внимание на его изувеченную кисть правой руки.

– А что у тебя с рукой, Сенченко?

– Дак это яна попала у трансмиссию, коли я ище на мельнице робив.

– Так а на комиссии ты чего молчал? – воскликнул лейтенант.

– Дак нихто и ни попитав, – честно ответил рядовой.

Из Москвы его вернули домой. А там – паника. Смятение. Немцы наступают. Что делать? Куда с тремя детьми деться? Некуда…

Человек должен жить, кормить своих детей. Вернулся Михаил Иванович на мельницу. Мука нужна была всем. Много раз он рисковал, выполняя партизанские заказы.

Летом 1942 года Знобу оккупанты сожгли, население выгнали. Долгое голодное скитание по чужим селам, по чужим хатам, где часто приходилось спать на холодном земляном полу, так называемой доловке. Но наступил сентябрь 1943 года – год освобождения Знобы-Новгородской от захватчиков.

Михаил Иванович в числе других снова был мобилизован и оказался на фронте.

В одном бою они захватили новую исправную немецкую машину. Обступив её, солдаты с интересом разглядывали трофей. Но из всего взвода никто не мог ею управлять. Офицер нервничал. Предстоял большой переход. А ехать-то лучше, чем идти. Такой трофей и все без пользы! «Дозвольте мине поспробовать», – обратился к офицеру бывший тракторист. Тот с надеждой посмотрел на рядового Михаила и разрешил. Опытный тракторист быстро сориентировался в кабине немецкой машины. Как ни как, а с 1933-го года имел дело с иностранной техникой.

(В 1937 году ему уже можно было за это смело шить статью ВАТ – восхваление американской техники.). Не успел ещё завести машину, как в кузове уже сидели солдаты. Лихо хлопнув дверцей кабины, рядом с новоиспеченным шофером расположился лейтенант. Отступать некуда. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Быстро завели мотор. А раз мотор работает – надо ехать!

Так начались шоферские военные будни рядового Михаила Ивановича.

«Эх, путь-дорожка, фронтовая...». Сколько пришлось всего увидеть! С боями прошёл Польшу, Венгрию, Австрию. Награждён Михаил Иванович медалями: «За освобождение Варшавы», «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией». Имел много благодарностей.

Во время одного боя с ним произошел необычный эпизод. «Мы уже находились в немецких траншеях, – рассказывал Михаил Иванович. Вдруг прямо на меня из-за поворота траншеи выбежал немец и направил мне в грудь карабин с примкнутым, тускло блеснувшим тусклым штыком. Немец был пожилой. Несколько мгновений мы стояли глядя один одному в глаза. Немец не выстрелил, опустил винтовку и, повернувшись ко мне спиной, побежал. Не смог выстрелить и я в спину этого немецкого солдата…». Шёл бой, складывающийся из мгновений, секунд, помнящихся потом всю жизнь…

Но наступила долгожданная победная весна 1945-го года! Отсалютовал салют Победе. Глухо звякнули помятые алюминиевые кружки – фронтовики выпили за Победу и помянули погибших товарищей.

С тощими солдатскими вещмешками возвращались они домой. Вернулся домой и солдат Михаил. Иванович. Обнял выживших в военной круговерти жену и троих подросших детей. Это и есть человеческое счастье! Радости не было конца! – Пока солдаты воевали, бабы на коровах возили лес и рубили небольшие пятистенки. Но многие, конечно, продолжали жить в землянках. Александровна с меньшим сыном Петей из Брянского леса навозили на своей Лыске бревен и сделали хату. Стоит она и сейчас. Постаревшая, полусгнившая, но дорогая сердцу память. Ведь в ней проходило и наше с братом детство.

… Доработал Михаил Иванович до пенсии, сохранив со всеми механизаторами самые добрые дружеские отношения. Дружил он и с бригадирами соседних колхозов. Из мефедовского колхоза хорошим товарищем ему был Комячко Иван Антонович. Часто выручали они друг друга запчастями, а иногда, в знак дружеской встречи, могли и по стопке выпить. И даже внешне они были очень похожи друг на друга.

С большим уважением Михаил Иванович относился к стягайловскому бригадиру Татаринову Александру Васильевичу и его брату Петру Васильевичу. Приятельские отношения сложились у него и с глазовским бригадиром Дегтярь Александром Никифоровичем.

Люди жили, растили детей, работали, пахали, сеяли. До последнего дня трудился мой дед. Держал пасеку. И вот… 28 июля 1996 года Михаила Ивановича не стало. За два предшествовавших месяца ему не выплатили пенсию. Тогда это было в порядке вещей. На обращение моей матери, из райсобеса ответили: «На момент смерти Вы с ним не проживали». Таким образом чиновничество и здесь проявило свою античеловеческую суть. Это уже потом, спохватившись, примут закон – выплачивать родственникам. Да обошлись уже, не надо. Да и попривыкли уже к узаконенным грабежам. То тут, то там.

Об одном хочу попросить моих односельчан, земляков – пусть в нашей памяти навсегда останутся имена и образы этих скромных, добрых, душевных, беззаветных тружеников – землеробов колхоза «Маяк». Согласитесь, они достойны этого. Ведь они, а не кто-то другой, многие годы были нашими кормильцами.

Источник – из книги Михаила Старикова «Родные помня имена…».

Однажды среди солдат прошел слух, что с новым пополнением прибыл солдат-ворожей. Многие потянулись к нему. Каждому хотелось узнать свою судьбу. А он – человек средних лет, брал почерневшую, в шрамах и мозолях солдатскую руку и, рассматривая ладонь, рассказывал, что ждет её обладателя.
Вскоре эта информация попала к полковнику. Солдата вызвали к нему.
— Ты занимаешься антисоветской пропагандой, – резко начал полковник.
— Никак нет, товарищ полковник, – возразил рядовой. – Я говорил солдатам только правду.
— А мне ты скажешь? – неожиданно спросил полковник.
— Скажу, но дайте мне десять минут, чтобы успокоиться.
— Хорошо.
Через десять минут полковник протянул солдату руку.
Тот, скользнув взглядом по его ладони сказал: «Ваша семья жива. Им очень трудно, но утешением им служит маленькая белая собачка». Полковник вскочил от неожиданности. Ведь солдат сказал правду! Действительно, его дочь-малышка и вся семья были очень привязаны к маленькой белой болонке, которая жила у них уже несколько лет!
Опомнившись, полковник сел.
— Солдат, скажи мне о моей фронтовой судьбе. И он снова протянул ему свою руку.
Ворожей на этот раз особенно внимательно посмотрел на руку полковника и сказал: «Пройдёте всю войну, но в конце войны погибнете геройской смертью. Вами будут гордиться». Полковник долго молчал. Затем тихо произнёс: «Иди, солдат, воюй!».


Источник – из книги «Родные помня имена...».