![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
«Почему я выжила, а она нет?». Три дня в заложниках на «Норд-Осте» — глазами школьницы.
Автор – Анастасия Никушина.
Опубликовано в сети – 26.10.2021 года.
26 октября – День памяти жертв террористического акта, произошедшего во время мюзикла «Норд-Ост». 19 лет назад захваченный террористами Театральный центр на Дубровке был взят штурмом.
26 октября 2002 года состоялся штурм Театрального центра на Дубровке, где в заложниках у вооруженных боевиков находились 916 человек. Мы уже говорили с актером детской труппы «Норд-Оста» — о том, что он видел и чувствовал во время захвата. А в этом материале — воспоминания Маши, которая пришла на мюзикл с классом, пережила захват, штурм и три дня в плену.
В начале двухтысячных в Москву пришла мода на мюзиклы, но все они были адаптированными: польские, французские, бродвейские истории переводили на русский, нанимали наших артистов, ставили эти постановки на площадках города. А потом появился «Норд-Ост» — история по культовой книге Каверина «Два капитана», полностью придуманная и сделанная в России. И о нем сразу очень громко заговорили. Повсюду звучала реклама: самолет в натуральную величину приземляется прямо на сцену театра. Москва была увешана афишами мюзикла — большие белые буквы с названием спектакля на фоне синего неба с чайками.
Когда после штурма школьница Маша Чумаченко очнулась за пределами здания, первое что она увидела, была та самая афиша на фасаде Театрального центра. Было темно, холодно, Маша лежала в какой-то машине, окно было открыто, и прямо на нее из окна летели хлопья первого мокрого снега. Было страшно, но понятно: кошмар кончился. Сейчас, через 19 лет, она все еще помнит те три дня в заложниках. Мы записали монолог Марии — историю без выводов, о теракте глазами школьницы.
«Готовьтесь, это надолго».
В тот год мне только исполнилось 15 лет. Я училась в частной школе, и наша администрация решила организовывать культурные вылазки для детей и родителей. Первой такой вылазкой стал поход на мюзикл «Норд-Ост». Мы отправились туда довольно разношерстной компанией: я, некоторые мои одноклассники, несколько человек из других классов, дети учителей, педагоги. Честно говоря, я до этого ничего не слышала об этом мюзикле, хотя он был очень популярным. Больше была за какой-то кипиш, а окультуриваться не то чтобы хотела. Во время первого отделения спектакля вообще заснула — и слегка упустила сюжетную линию.
Когда в самом начале второго отделения во время номера «Танец летчиков» на сцену вышел террорист, который начал палить по потолку, я вообще ничего не поняла. Удивилась, что у него другой костюм, более современный по стилю, но испугаться не успела: подумала, что, наверное, это такая режиссерская задумка, интерактив, сейчас бы это назвали иммерсивным театром. Люди вокруг тоже растерялись — кажется, никто не осознавал, что с нами происходит.
Помню, многие даже пытались смеяться — наверное, чтобы успокоить себя: это, мол, просто розыгрыш, постановка, всё в порядке.
Когда в зале появились другие террористы с какими-то сумками и «калашами», женщины-смертницы, стало понятно: это не розыгрыш, а настоящий теракт. Тогда это слово часто звучало в новостях — даже дети знали и понимали, кто такие террористы, что такое «пояс шахида» и так далее. И вот это случилось с нами.
И тем не менее (может быть, в силу возраста) я не могла сразу осознать весь ужас происходящего, почему-то казалось, что посидим так пару часов, а потом нас выпустят. Впрочем, не скажу, что мне не было страшно. Было. И даже несколько часов в таких условиях казались адом. А представить, что все это продлится больше суток, и вовсе было невозможно: как можно провести несколько дней в таких условиях, в театре? Но наша классная руководительница тогда сказала: «Готовьтесь, это надолго». И оказалась права.
Им было нечего терять.
Когда первый шок прошел, учительница начала объяснять нам минимальные правила безопасности. По ее совету мы выломали из кресел откидные сиденья, чтобы, если начнется стрельба, прятаться под ними. Так и провели все три дня — из-за спинок передних кресел у нас торчали только головы.
Я не присматривалась внимательно к другим людям в зале. Но несколько моментов запомнились. Была, например, одна женщина, которая нашла где-то бутылку джина, постоянно к ней прикладывалась, в целом вела себя вызывающе, спорила с террористами. Не знаю, что с ней в итоге произошло.
Вообще, не только она, но и некоторые другие люди в зале (видимо, от стресса, шока) вели себя неадекватно: специально привлекали к себе внимание боевиков, пытались их как-то спровоцировать. Это пугало. Казалось, что люди с автоматами могут в любой момент разозлиться — и плохо будет всем.
Сами террористы вели себя по-разному. Кто-то был сдержанным, кто-то разговаривал с нами. Удалось пообщаться с женщинами из группировки — точнее, они были никакими не женщинами, а еще девчонками, ненамного старше нас: им было лет по 16. Они рассказывали, что у них не осталось никакого выхода: всех мужчин в их семьях убили на войне. Чувствовалось, что они обозлены, что им нечего терять и они этого не скрывают. Прямых угроз от них не было, но вот эта энергетика злобы и агрессии очень чувствовалась.
При этом боевики нам говорили: нас не тронут, если будем вести себя «нормально».
Рядом с выходом в фойе из той части зала, в которой мы сидели, было два туалета, один — с большим окном. В какой-то момент террористы начали по одному отпускать туда людей. Какая-то женщина воспользовалась моментом — зашла в туалет с окном и выпрыгнула из него на улицу — и, хотя, кажется, сломала ногу, спаслась. После этого нам сразу же запретили ходить в тот туалет под угрозой расстрела. В итоге мы каждый раз терпели до последнего, потом, холодея от ужаса, отпрашивались у террористов и по стеночке шли в другой туалет. На тот, с окном, даже боялись посмотреть — чтобы боевики не подумали, что мы тоже хотим сбежать.
Убедить маму и папу, что всё хорошо.
У нас сразу забрали телефоны, но иногда их рандомно раздавали, чтобы мы могли созвониться с близкими. Наверное, это был эмоционально самый сложный момент: нужно было взять себя в руки и самому стать родителем, чтобы успокоить маму и папу — убедить их, что все в порядке, что я жива, что держусь. Родители-то вообще ничего не знали, находились снаружи, с ума сходили от неизвестности и страха за нас.
Уже потом они рассказали нам, что объединялись, следили за ситуацией вместе. Они пытались занизить наш возраст, мои родные ходили в украинское консульство (я родом с Украины) — в общем, пытались сделать все, чтобы нас отпустили. Но боевики нас детьми не считали и отпускать не собирались: «Какие же вы дети, у нас в 9 лет мальчики уже воюют!».
Помню, как в зал входили люди из внешнего мира: доктор Рошаль, Иосиф Кобзон, Анна Политковская, еще кто-то, но договориться с террористами о чем-то глобальном им не удавалось. Когда прошли вторые сутки, стало понятно, что переговоры в тупике. Террористы требовали, чтобы власти вывели войска из Чечни, а это было невозможно. Становилось понятно: мы все обречены. Мы слышали, как звучали выстрелы, террористы мониторили вентиляционные люки, потому что боялись, что оттуда могут прийти снайперы, и в целом были в напряжении.
Конечно, я ощущала не только страх, но и злость. Она накатывала волнообразно, моментами.
Помню, как под конец сидела и материлась, потому что мне казалось, что мирным путем эта история не разрешится. «Чего терять, можно и злость повыплескивать», — думалось, так будет легче.
Когда пошли вторые-третьи сутки, люди начали паниковать чаще, терпение кончалось у всех. Кто-то срывался. Однажды какой-то человек побежал на террористку со стеклянной бутылкой. Его тут же расстреляли, но пули попали и в других, просто сидящих в зале людей.
Но в целом сцен убийств вблизи я не видела. Мы сидели в бельэтаже, высоко, то, что творилось в партере, происходило не рядом с нами. Я скорее слышала выстрелы, видела реакцию людей. Но все равно было страшно, особенно на фоне того, что террористы обещали выводить по человеку и расстреливать прямо на сцене, если власти никак не отреагируют на их требования.
При этом я всё-таки была ребенком, очень наивным — не понимала, насколько многие вещи серьезны. Наверное, это и стало каким-то спасением.
Три человека просто нажмут три кнопки.
Помню, что на третьи сутки женщины-террористки вдруг встали и пошли мыть головы. Это выглядело очень страшно, мы были детьми, ничего не знали об их традициях, и нам показалось, что это что-то вроде предсмертного обряда. Мы знали, что у всех них были пояса смертников, а у их главарей — пульты. Террористы рассказывали нам, что, если что-то пойдет не так, три разных человека просто нажмут три кнопки и все взорвется.
А потом начался штурм. Я не помню, как именно он проходил. Все мы были очень уставшими, и, когда в зал пустили газ, почти все сразу потеряли сознание. Кажется, наша классная руководительница сказала нам приложить ко рту и носу смоченные водой салфетки, чтобы защитить дыхательные пути от газа. Может быть, даже она сама прикладывала эти салфетки к нашим лицам — этого я уже точно не помню.
Я впервые очнулась в какой-то машине, «Ладе» — из-за сквозняка, потому что было открыто окно. Шел снег.
Очнувшись, я сразу поняла, что все закончилось. Пришло ощущение хеппи-энда, чувство, что я в надежных руках. И я снова потеряла сознание.
Как я узнала после, мне повезло: машина, в которой я лежала, отправилась не в ту больницу, куда шел основной поток пострадавших, а в другую. Поэтому меня быстро приняли, сразу оказали помощь.
День или два я лежала под капельницами в реанимации и спала — из меня выгоняли яд. Во второй раз очнулась уже в палате, когда у меня пытались узнать контакты близких. Помню, что у меня заплетался язык — наверное, из-за действия газа или лекарств, которые мне вводили. В третий раз я проснулась и увидела родителей — они стояли над моей больничной койкой. Мама в тот момент расплакалась — как я узнала после, впервые за те три дня.
Это стало отдельной травмой.
Когда я немного пришла в себя и мне попал в руки телефон, я стала обзванивать одноклассников. Набрала домашний номер одной девочки, но никто не ответил. Потом от другой одноклассницы, которая не была с нами в театре, я узнала, что та девочка погибла во время штурма — она была самая маленькая из нас, худенькая, постоянно болела, и доза газа оказалась для нее смертельной. Помню, что у меня тогда появилось чувство вины: «Почему я выжила, а она нет?».
Мы много раз говорили об этом с классом. Наверное, это стало отдельной травмой: в голове не укладывалось, что еще кого-то из тех, кто был с нами, могло не стать. Это проговаривалось и дома с родителями. Думаю, это был естественный процесс: нужно было выговориться, все переварить.
После этой трагедии я стала бояться закрытых пространств, каждый раз подавляла в себе желание просто выбежать оттуда на улицу. Потом были взрывы в метро, Беслан, другие теракты. Поэтому ощущение угрозы меня долго не отпускало: казалось, опасность еще совсем близко и все, что мы пережили, в любой момент может повториться.
Для справки.
Вооруженные террористы, захватившие Театральный центр на Дубровке 23 октября 2002 года, требовали вывода федеральных войск из Чечни. Три дня российские власти вели переговоры с боевиками, а 26-го числа было принято решение о штурме здания. Для проведения операции в зал предварительно пустили нервно-паралитический газ. В ходе штурма были уничтожены все находящиеся в здании террористы — спецоперация была объявлена успешной.
По официальным данным, из числа заложников погибли 130 человек, среди них 10 детей (общественная организация «Норд-Ост» заявляет о 174 погибших). По данным родственников погибших и общественных организаций, процесс эвакуации спящих людей из здания был организован неправильно, а оказание им медицинской помощи было неслаженным и неэффективным. В большинстве свидетельств о смерти заложников в графе «причина смерти» стоит прочерк. Состав газа, который использовался во время штурма, неизвестен до сих пор.
Автор – Анастасия Никушина.
Опубликовано в сети – 26.10.2021 года.
* * *
«Норд-Ост»: 19 лет после трагедии.
Автор – Мария Борисова. Опубликовано в сети – 23 октября 2021 года.
Более подробная информация здесь – https://yamal-media.ru/narrative/nord-ost
Девятнадцать лет назад, 23 октября 2002 года, группа боевиков захватила в заложники зрителей мюзикла «Норд-Ост» в Театральном центре на Дубровке в Москве. С тех пор слово «норд-ост» перестало быть просто направлением стрелки компаса, теперь это синоним одной из крупнейших трагедий в современной истории, которая унесла жизни 130 невинных людей. В память о жертвах «Ямал-Медиа» рассказывает о случившемся.
Теракт в столичном Театральном центре на Дубровке произошел 23-26 октября 2002 года. Террористы захватили в заложники зрителей мюзикла «Норд-Ост» и служащих театра. Людей держали под прицелом 56 часов, пока российские спецслужбы не начали штурм здания. В результате теракта погибли 130 человек, все боевики были убиты.
Подготовка теракта.
Подготовка к нападению велась задолго до него, с начала 2002 года. Окончательное решение террористы приняли летом. Как заявляли российские спецслужбы, чеченские полевые командиры решили напасть на Москву, чтобы «перенести войну на территорию противника».
С начала октября боевики начали завозить в Россию из Чечни взрывчатку и оружие в легковых авто, груженных фруктами. Сами они добирались небольшими группами, селились в разных районах Москвы в снятых квартирах. Всего в террористической группе было 40 человек, 19 из них женщины. Большинству террористов было около 20-23 лет.
Руководителем теракта назначили 23-летнего полевого командира Мовсара Бараева. Чтобы отвлечь внимание спецслужб, организаторы акции пустили слух о смерти Бараева, а также взорвали автомобиль около «Макдональдса» на столичной улице Покрышкина 19 октября. Тогда погиб 17-летний подросток.
56 часов под прицелом.
Первый акт мюзикла «Норд-Ост» заканчивался в Театральном центре, когда к зданию подъехали три микроавтобуса с вооруженными боевиками. Они захватили здание, согнали всех, кто там находился, в зал и приказали оставаться на местах. Так в руках террористов оказались более 900 человек.
Боевики установили в партере и на балконе взрывные устройства, разрешили заложникам сообщить своим родным о случившемся и объявить условия террористов: за каждого убитого из своих боевики будут расстреливать 10 невинных заложников.
К 22 часам Театральный центр оцепил ОМОН, затем начались переговоры. Боевики отказывались от всех предложений и требовали вывода российских войск из Чечни.
Большинство заложников провели в зале 56 часов. Участница событий, гражданка Казахстана Светлана Губарева рассказывала «Би-би-си», что воды и еды не хватало. Боевики поили заложников водой из крана в туалете театра, разгромили буфет, чтобы чем-то накормить людей.
«Мне кажется, они даже не думали о том, что им дальше с нами делать. Может быть, они не были уверены, что им удастся. Они не думали, что нам захочется есть, пить, спать, в туалет ходить. Им эта мысль вообще даже не приходила в голову, и они по мере возникновения проблем пытались их как-то решить».
За время теракта врачи, журналисты, артисты и политики, рискуя жизнью, входили в здание для переговоров с террористами. Во многом благодаря им боевики освободили около сотни человек — женщин и детей, иностранцев и мусульман.
Боевики не стреляли в заложников, и даже когда начался штурм, огня не открыли. За время осады они убили пятерых человек и ранили троих.
«Сами чеченцы были и по отношению к нам разными, и настроение их менялось в зависимости от того, что они слышали по радио. Когда говорили о том, что кровь льется рекой, трупы в проходах лежат, они, конечно, зверели. Бараев даже не выдержал и сказал как-то: «Вот вы слышите, как они врут про вас? Где тут убитые?». На тот момент еще действительно не убили ни одного человека», — вспоминала Губарева.
Штурм.
Спецслужбы начали штурм театра около пяти часов утра 26 октября. Они подали усыпляющий газ через вентиляцию, а потом ворвались в здание. Операция завершилась в 7:25. Всех боевиков убили, предположительно, в тот момент они были без сознания.
Из соображений секретности спецслужбы не предупредили медиков и эвакуационные службы. А формула усыпляющего газа, который тогда применяли, не раскрыта до сих пор. После трагедии эксперты и общественность отмечали, что медицинская помощь пострадавшим и их эвакуация были организованы плохо, из-за секретности службы не успели подготовиться.
«Норд-Ост» унес жизни 130 человек, в том числе 10 детей (по предположению общественной организации «Норд-Ост», погибли 174 человека). Большинство жертв, 119 человек, умерли в больницах после освобождения.
Источник – https://yamal-media.ru/narrative/nord-ost
