roksolana2016

На фронтовых дорогах и ещё долго после войны происходило много неожиданных встреч, порой самых невероятных. Об одной из них я и хочу рассказать.
Окончилась война. Поверженная, распластанная, в ещё дымящихся руинах, капитулировавшая Германия начинала оживать. Самый страшный период соприкосновения с советскими войсками уже прошёл. И хоть угрозы геббельсовских пропагандистов о жестокости русских солдат во многом не оправдались, всё-таки немцы их очень боялись. Для этого были причины. Война у многих солдат забрала жизни детей, жён, родителей, невест...
Под тяжёлым взглядом советского солдата, пережившего всё это, бледнели немки, опускались плечи у пожилых немцев... Но время шло. И хоть были изломаны судьбы и у миллионов немцев, и хоть миллионы их вернулись с Восточного фронта калеками, уже не пиликающими на губных гармошках, а глазами уставших людей молча глядящих в серое германское небо, жизнь постепенно начинала входить в ставшее уже непривычным мирное русло. Вся Германия была ещё запружена советскими войсками, но войны уже не было. Точнее, она с полей и разрушенных городов и сёл переместилась в кабинеты различных спецслужб.
Этот небольшой немецкий городок тоже начинал понемногу привыкать к мирной жизни. Ночью по небу уже не бродили лучи мощных прожекторов, не завывала сирена, не нужно было затемнять окна и бежать в бомбоубежища. По улицам сновали легковые и грузовые машины различных марок, начиная от полуторок, эмок, «Студебеккеров» и кончая самой различной трофейной техникой. Заблестели свежевставленными стёклами окон уцелевшие дома, магазины, кафе.
Шло лето 1946 года. Лейтенант Ромашко Василий Леонтьевич, двадцатишестилетний командир стрелкового взвода (окончил ускоренный курс Могилевского пехотного училища), обладатель нескольких боевых орденов, имевший два ранения, выживший в страшной военной круговерти, радовался жизни. Он находился в составе Северной группы войск. Из-под его офицерской фуражки выбивался густой красивый чуб. И вообще, лейтенант Ромашко был высоким, хлестким, с волевыми чертами лица мужественного человека. Красиво сидевшая на нём военная форма, делала его похожим на тех солдат, которые, скорбно склонив головы в траурном молчании, стоят на постаментах братских могил в каждом селе и каждом городе. Молодому офицеру, прошедшему всю войну почти от самой Москвы, нравилось, усевшись за аккуратный столик в небольшом кафе, выпить кружку-другую хорошего немецкого пива. Этот уютный гаштет приглянулся лейтенанту, и он иногда появлялся здесь.
Однажды, как обычно, сидя за столиком и думая о разном, он вдруг обратил внимание на немца лет сорока, внимательно смотревшего на него. Левый рукав его серого костюма был пуст. Перед ним на столике стояла кружка пива, которую он изредка подносил к губам. Немец молча пил пиво, иногда поглядывая на советского офицера. Подошедший официант, казалось, нарушил ход его мыслей. Что-то коротко ответив официанту, немец встал и вышел.
Прошло несколько дней. Как-то лейтенант Ромашко снова зашёл в знакомый гаштет. Уличный зной сюда не проникал. Как обычно он сел за свой столик... Вдруг Ромашко снова заметил того, однорукого немца, сидевшего в глубине зала, как бы в тени. Перед ним, как обычно, стояла кружка пива. В зале никого больше не было. Вдруг немец встал и направился к столику, за которым сидел Ромашко. Подойдя, он на чистом русском языке поздоровался и попросил разрешения сесть за столик.

Всё это было неожиданным для Ромашко. Сразу вспомнился пристальный взгляд немца несколько дней назад. Ромашко утвердительно лёгким жестом руки показал на свободный стул, ожидая, что скажет немец. А тот, взглянув в упор на старшего лейтенанта серыми внимательными глазами, вдруг сказал: «Ты был под Сталинградом! Я тебя узнал!»
Ромашко от неожиданности привстал за столом. Да! Он был под Сталинградом! И как вечная память об этом на груди среди других блестел орден Отечественной войны. Вместо слов Ромашко только утвердительно кивнул головой.
«Я тоже был там», - продолжал немец. И, скосив влево глаза, взглядом указал на пустой рукав... Немного помолчав, немец снова заговорил: «Ваша часть... в ноябре сорок второго стояла у деревни...?»
Ромашко утвердительно кивнул головой. Этот странный разговор заинтересовал его. «А такого-то числа во второй половине дня ты находился в траншее, готовясь к атаке. Ты был без шапки! Потому что перед атакой на дуле винтовки ты её высунул из траншеи, проверить «фрицев», как они пристрелялись. У вас, русских, шапки тёплые, хорошие. К сожалению, разрывная пуля разнесла её в клочья. Вот и пришлось тебе идти в атаку без шапки. В оптический прицел я отчётливо видел, как ты первым выскочил из траншеи. Без шапки. Несколько мгновений ты был один, став прекрасной мишенью.
Ты встал во весь рост.
Всю свою жизнь я презирал трусов. Ненавидел их! А смелые люди в моей душе вызывали уважение. Но ты был враг и я должен был тебя убить. Смертельное перекрестье прицела уверенно расположилось на твоей груди. Лёгкое нажатие спускового крючка остановило бы тебя. Навсегда. Но я не выстрелил. Не смог. Что-то меня удержало.
Вы, русские, не видевшие нормальной человеческой жизни, шли умирать за своего вождя, а мы должны были убивать вас и умирать сами за своего фюрера. Такова была формула этой войны», - немец снова замолчал. «На следующий день я получил тяжёлое осколочное ранение в руку и самолётом был вывезен в Германию.
До войны я работал в школе учителем русского языка. Много читал книг о России. Я полюбил русский язык, а вместе с ним незаметно для себя и русский народ. А такие парни, как ты, олицетворяли его».
Сделав паузу, он, со скользнувшей на губах улыбкой, сказал: «Я обратил внимание тогда на твой чуб. Чем ты мне и запомнился! Я рад, искренне рад тому, что ты остался жив! Твоя мать не будет плакать. Я сделал для неё что мог».
Помолчав, он задумчиво произнёс: «Сталинград! Он навечно останется в нашей памяти и памяти других поколений! Есть что вспомнить и над чем подумать... Это незабываемо.»

P.S. У немца была семья – двое детей и жена-портная.
Немцы тогда голодали. Офицерам запрещалось устанавливать с ними дружеские отношения. Желая помочь немецкой семье, лейтенант Ромашко заказал у немки офицерскую шинель. Развернув сукно, та увидела хлеб и консервы. Часто Ромашко, приводя офицеров с заказами на пошив шинелей, незаметно оставлял пакет с продуктами.
Время доказало одно – люди всегда должны оставаться людьми.

Из книги Михаила Старикова "Родные помня имена...".